Геннадий Прашкевич - Земля навылет[litres]
С непонятным волнением Алехин рассмотрел на письменном столе персонального пенсионера толстую книгу в красном переплете.
«Лоция Черного моря».
Зачем пенсионеру Евченко лоция? Не желая задавать прямой вопрос, Алехин начал издалека:
— Вот за что мы всю жизнь боремся, Кузьма Егорыч?
Пенсионер ждал такого вопроса.
— Чего же тут не понимать, Алехин? Всегда боролись и всегда будем бороться за счастье народа. — Он даже нахмурился: — Смысл всякой вечной борьбы — счастье народа.
— При всех режимах? — не поверил Алехин.
— При всех законных правительствах, — строго поправил пенсионер Евченко. — Многие поколения русских революционеров доказали ценой собственных кристально чистых жизней то, что любой человек достаточно высокой духовной организации чрезвычайно способен с героической и максимальной самоотдачей бороться за общее счастье, к чему мы и должны их незаметно подталкивать.
Алехин кивнул.
Везет старику. Совсем рядом, за стеной, всего в метре от ничего не подозревающего упрямого пенсионера живет Верочка. Она может ходить по квартире в одном легком халатике, несмотря на такую близость. А Евченко, как любой сосед, в любое время может заглянуть к ней… Скажем, за солью… Но вот зачем ему «Лоция Черного моря»?.. Вслух он все же спросил о другом.
— А что есть счастье, Кузьма Егорыч?
— А счастье — это есть мир на всей Земле, — незамедлительно ответил пенсионер. — Всеобщий всеобъемлющий мир. И свободный труд. И всеобщее равенство. И равенство всех освобожденных от какой бы то ни было духовной и материальной ответственности.
Он подумал и уточнил:
— Больше от материальной.
Сам он в застиранном махровом халате и в теплых тапочках не выглядел почему-то человеком, полностью свободным от духовной и материальной ответственности. И ободренный этим наблюдением, Алехин умно заметил, что в этом году чуть ли не юбилей знаменитого высказывания: жить стало лучше, жить стало веселей. А странно. Вот он, Алехин, несмотря на все прогрессивные изменения, несмотря на все пережитые им режимы («Законные правительства», — строго поправил пенсионер)… несмотря на все пережитые им законные правительства, до сих пор обитает в деревянном домике, предназначенном на снос еще при Брежневе, и бегает в деревянный сортир на глазах всей огромной девятиэтажки.
— А дурак он и есть дурак. — Пенсионер Евченко никак не склонялся к сочувствию. — Настоящий человек, Алехин, имеет право на всеобщее счастье только в том случае, если он не рассматривает всех других людей как средство для достижения своего личного счастья.
И объяснил:
— Посадить дерево, Алехин, воспитать тихого ребенка, оплодотворить одну отдельно взятую верную женщину — это, Алехин, еще не все. Это, Алехин, каждый умеет. Под освобождением человека мы, материалистические философы, имеем в виду не просто освобождение от всех форм духовной и материальной зависимости, но еще и от всех форм зависимости от самой природы.
Пенсионер увлекся.
А Алехин почему-то вспомнил металлическую игрушку, навязанную ему алкашами Заратустры Наманганова. Ведь точно заржавеет рак в кармане сырой ветровки… И зачем сдалась пенсионеру «Лоция Черного моря»?..
— …когда миллиарды и миллиарды самых различных пониманий сольются воедино, — вдохновенно пел пенсионер Евченко, — и образуют некую единую гармонию, подобную гармонии музыкального эпического симфонического произведения, вот тогда, Алехин, наступит счастье и для тебя лично.
— А для вас?
Пенсионер Евченко обиделся.
Он даже замахал маленькими, покрытыми коричневыми пигментными пятнышками лапками, но Алехина это не смутило. Он хорошо помнил главное правило страхового агента: какую бы чепуху ни молол клиент, выслушивать его надо терпеливо и до конца. Пусть размахивает пигментными лапками, никогда не перебивайте клиента. Смотрите ему в глаза. Улыбайтесь. Даже если он вам противен, улыбайтесь. Клиент не говорит ничего путного? А вам-то что? Дайте ему выговориться, он станет податливее.
Алехин вздохнул.
— Счастье счастьем, Кузьма Егорыч, а вот меня вчера возле собственного дома чуть алкаши не побили. — Он знал, что пенсионер Евченко, как любой смертный, с интересом относится к таким историям. — Полный беспредел, Кузьма Егорыч, — пожаловался Алехин, с подозрением поглядывая на «Лоцию Черного моря». — Алкашам дай волю, они и море подожгут.
— А что? И подожгут, — горячо откликнулся пенсионер.
И вдруг полез суетливо в какие-то бумаги, кучей сваленные на письменном столе:
— Я раньше думал, что не горит море. А оказывается…
— Что оказывается?
— А ты вот сам почитай. Вот бери, бери. Это вырезки из газеты. Из большой газеты. — Пенсионер Евченко, как суетливый паучок, бегал по комнате. — Да возьми, возьми с собой, вернешь потом. А то держишь меня за этого… — Он не решился произнести вслух задуманное им слово. — Вот почитай. Тебе такое в голову прийти не могло. А это научный факт!
Глава XV
Алехин и на этот раз ушел от пенсионера ни с чем, только с газетной вырезкой.
Это его разозлило. Встречу алкашей — побью, решил. Или позову сержанта Светлаева…
Пива выпить…
Дверь открыл сам сержант милиции.
— Как служба?
— Нормально.
— Как здоровье?
— Нормально.
— Как жена?
— Нормально.
И все такое прочее.
Здоровенный плечистый сержант Светлаев был в милицейской форме.
Обычно встречал в потрепанном спортивном костюме, а тут в полной форме. Наверное, вернулся с дежурства. Крепкий, волевой, как глыба гранита. Много подумаешь, прежде чем бросишься на такого крепкого и волевого сержанта.
— Проходи.
— Да нет. Бери канистру и пошли. Пивка купим. — И пошутил: — Дома у меня рак есть.
Странно, но о раке он упомянул с неким холодком в груди. И мысль о том, как удивится сержант, увидев, что рак металлический, тоже почему-то не развеселила Алехина.
— Рак?
— Ага. Вот такой.
— Рак — это нормально.
В сущности, Алехин не разделял мнения сержанта, но слово уже вырвалось. Он еще раз показал на пальцах:
— Вот такой.
— Нормально, — кивнул сержант. — Значит, очищаются наши водоемы.
— Вовсю, Сема.
— А мы власть ругаем.
— Ага, Сема.
— Я раков ловил на Ладоге, — вспомнил сержант. — Нормально. — И неожиданно приуныл: — Только в командировки далеко не посылают. Так… Куда-нибудь рядом…
— Это куда же? — полюбопытствовал Алехин.
— Служебная тайна, — твердо отрезал сержант.
